О Латыфе Хамиди!

»»» М А Т Е Р И А Л Ы

»»»

Латыф Хамиди:

Друзья и коллеги

Незабываемые встречи

1932 год. Москва. Дом на Арбате, где жил известный казахский государственный деятель Сейткали-ага Мендешев, гостеприимно открыт для казахстанцев, приезжающих в Москву на учебу или в командировки. Кто только там не бывал! Однажды я застал в этой квартире двух молодых людей. Один играл на скрипке по нотам “Варшавянку”, а другой подпевал. Это были Жумат Шанин, главный режиссер и директор Казахского драматического театра, и поэт Аскар Токмагамбетов, который впервые перевел на казахский язык русские революционные песни. Ж.Шанин как раз проверял музыкальность этих переводов.

Жумат заинтересовался моей учебой и рассказал, что в его театре большую роль играет музыка. Руководить музыкальной частью он пригласил своего давнего друга – скрипача Д.И.Ковалева. Но хорошо было бы иметь композитора, добавил Жумат.

В конце мая 1933 года я приехал в Алма-Ату, где мы снова встретились с Жуматом.

Прежнего заведующего музчастью Д.И.Ковалева, оказывается, командировали в Уральский областной казахский музыкально-драматический театр. В республиканский же театр кроме меня были приглашены из Москвы режиссер М.Г.Насонов, хормейстер З.Ф.Писаренко, а из Ташкента – известный балетмейстер Али Ардобус. Все это подтверждало, что главный режиссер Ж.Шанин задался целью создать по-настоящему профессиональный театр. Кроме того, была организована студия для актерского состава, где проводились занятия по сценическому мастерству, гриму. Мне было поручено вести обучение музыкальной грамоте. Сам Жумике рассказывал актерам о системе и реформах К.С.Станиславского.

В репертуар театра кроме пьес казахских авторов были включены произведения В.Шекспира, Н.Гоголя, А.Островского, Д.Фурманова. Большое внимание уделялось музыкальным спектаклям и концертной деятельности. Тогда в республике еще не было оперного театра, филармонии, Казахконцерта, поэтому Казахский драматический театр стал и музыкальным центром. Да и лучшие музыкально-исполнительские силы – Амре Кашаубаев, Курманбек Джандарбеков, Куляш Байсеитова, Елюбай Умурзаков и другие – работали здесь. Большой успех имела пьеса М.Ауэзова “Енлик – Кебек”, поставленная Жуматом Шаниным. Музыку к спектаклю написал композитор Д.Д.Мацуцин. Для ее исполнения главный режиссер организовал небольшой симфонический оркестр – первый в Казахстане.

С большим успехом проходили концерты. Кроме сольных номеров, исполнявшихся под аккомпанемент домбры и фортепиано, в программу был включен многоголосый хор актерского состава.

Жумике предложил мне сочинять новые оригинальные песни и познакомил с поэтом Ильясом Джансугуровым, который часто бывал в театре. На его слова я написал первые свои казахские песни. Так благодаря Жумату Шанину я на всю жизнь связал себя с Казахстаном.

Вскоре Жумат был назначен директором и главным режиссером вновь организованного Казахского музыкального (ныне оперного) театра и начал работать над подготовкой первого спектакля “Айман – Шолпан” по М.О.Ауэзову. О большом успехе этого спектакля говорит хотя бы тот факт, что в одном только первом сезоне “Айман–Шолпан” шел 101 раз. Затем Жумике приступил к постановке спектаклей “Шуга” по Б.Майлину и “Кыз-Жибек” по Г.Мусрепову. В то время он работал еще в аппарате Наркомпроса, в ведении которого были все музыкально-концертные учреждения, театры и учебные заведения. Он был очень загружен работой и вынужден был часть своих режиссерских обязанностей, связанных с созданием спектаклей “Айман–Шолпан”, “Шуга” и “Кыз-Жибек”, переложить на одного из талантливых своих учеников – Курманбека Джандарбекова. После постановки музыкального спектакля “Шуга”, который также шел много раз и имел большой успех, мне больше не пришлось встретиться с Жумике. Весной 1935 г. я был командирован в Семипалатинск...

Осенью 1938 года, окончив оперную студию при Московской консерватории, я снова приехал в Казахстан и с горечью узнал, что Ж.Шанина нет в живых.

Он был человеком многогранного дарования, высокоэрудированным, с широкими знаниями в области истории, искусства, литературы, музыки. Владел не только скрипкой, но и казахской домброй, хорошо знал казахский музыкальный фольклор. Ж.Шанин был автором ряда пьес. Человеком Жумике был обаятельным, мягким. Я не слышал ни разу, чтобы он на репетиции или в своем служебном кабинете повышал голос, но в то же время был требовательным и сам показывал пример беззаветного служения искусству...

1972 г.

Слово о друге

...Шел 1936 год. Я учился в оперной студии при Московской консерватории им. П.И.Чайковского. В то время студент консерватории – Назиб Гаязович Жиганов еще и не предполагал стать Героем Социалистического Труда, народным артистом СССР, известным композитором. Вот он-то и обратился ко мне со следующими словами: “Хамиди! Меня попросили с одним студийцем-казахом заниматься теоретическими предметами по музыке, так как он русским языком плохо владеет. А я, как ты знаешь, свое детство провел в Казахстане, в Уральске. Но ты все-таки лучше меня владеешь казахским языком. Может быть, ты и окажешь ему помощь?” Получив мое согласие, он познакомил меня со студийцем. Это был Мукан Тулебаев. Он рассказал мне, что, еще учась в школе, выступал как исполнитель казахских народных песен. В 1934 году участвовал в Первом Всеказахстанском слете деятелей народного искусства, который проходил в Алма-Ате. После слета музыкально одаренных казахских ребят отправили учиться в Москву. В их числе был и Мукан. Сначала он занимался на вокальном отделении, а затем перешел на композиторское.

Я частенько встречался с ним в читальном зале Консерватории, где он бился над решением задач по гармонии. Заметив меня, Мукан обязательно обращался за консультацией. Он оказался на редкость способным и трудолюбивым учеником. За весьма короткий срок усвоив теорию музыки, приступил к изучению таких сложных дисциплин, как гармония и полифония. Усиленно занимался на фортепиано. Жили мы тогда в Трифоновском студенческом городке. Помню, как Мукан часами караулил, когда освободятся классы в репетиторской, где стояло пианино или рояль. В 1938 г., осенью, закончив учебу, я снова приехал в Алма-Ату, а Мукан остался в Москве. Через три года началась война, которая прервала учебу Мукана, и он вступил добровольцем в Московское ополчение. Однако, демобилизовавшись по состоянию здоровья, осенью 1941 г. он вернулся в Алма-Ату. С тех пор мы с ним встречались частенько. Надо сказать, что в первые годы войны снабжение населения продовольствием еще не было налажено, постоянными были перебои в работе электростанции и отопительной системы. Поэтому приходилось работать при свете так называемой “коптилки” и зимой дома сидеть в шубе и валенках.

Мукан вначале жил в однокомнатной квартире в старом доме барачного типа по улице Фурманова (уг. Гоголя – теперь этого дома нет, снесли). Помню, как впервые я зашел к нему на эту квартиру. В комнате, кроме пианино, взятого напрокат, – никакой мебели. Мукан, сидя на чемодане (который служил стулом), играл на пианино, видимо, что-то сочинял. Меня он встретил как старого знакомого: “Вы знаете, Латеке, не успел еще мебелью обзавестись, пишу на полу, лежа вот на этом старом войлоке, и сплю на нем же, укрывшись шубой. Вот получу гонорар из филармонии, тогда постепенно обставлять буду свою комнату мебелью”.

А Мукану было за что получать гонорар. Несмотря на сложный быт, он развернул бурную творческую деятельность. Примерно в это время, то есть после приезда из Москвы, были написаны его получившие широкую популярность песни “Сок барабан” (“Бей барабан”), “Комсомол”, “Жорык” (“Поход”), “Таня туралы жыр” (“Песня о Тане”, посвященная Герою Советского Союза Зое Космодемьянской), “Аттан казак!” (“Вперед, казах!”, “Женiс” (“Победа”), “Тос менi тос” (“Жди меня, жди”) и многие другие. Песни эти на темы Отечественной войны были весьма актуальны тогда, да и потом вошли в золотой фонд песенного репертуара.

Творческую работу Мукан совмещал с уроками по композиции, которые он брал у опытного педагога Евгения Григорьевича Брусиловского, а также был дирижером казахского народного оркестра им.Курмангазы.

В октябре 1944 года мы с Ахметом Жубановым закончили оперу “Абай”. Начались репетиции. Кроме режиссера Курманбека Джандарбекова, художника Анатолия Ненашева и авторов оперы репетиции регулярно посещал еще Мукан Тулебаев. То, стараясь быть незамеченным, наблюдал из последних рядов зрительного зала за ходом репетиции, то, подойдя ближе к нам, выражал горячее одобрение понравившимся сценам и ариям. Через два года он написал свою замечательную оперу “Биржан и Сара”. На премьере мы поздравили его с большим творческим успехом. Мукан, улыбаясь, сказал: “В этом творческом успехе есть и ваша доля. Помните, я посещал все репетиции оперы “Абай”? Так вот, ваши наиболее удачные музыкальные и оркестровые приемы я использовал в своей опере, ваших просчетов постарался избежать. Да и совместная работа с таким маститым композитором, как Евгений Григорьевич Брусиловский над оперой “Амангельды”, меня научила очень многому”. Эти слова, сказанные Муканом, как нельзя лучше характеризуют его как человека: скромность, стремление не выпячивать себя и умение оценивать труд и заслуги товарищей.

Мукан постоянно работал над собой. В 1951 году он, наконец, окончил Московскую консерваторию, завершив прерванную войной учебу. ...Помню один эпизод: в то время Ермек Серкебаев работал диктором казахского радио. Мукан, будучи художественным руководителем радио, обратил внимание на вокальные данные молодого диктора и предложил опытному преподавателю, заслуженному деятелю искусств Казахской ССР Александру Матвеевичу Курганову, заняться с Ермеком вокалом. Предположения Мукана оправдались: у Ермека оказались отличные вокальные данные, о которых он даже сам не подозревал. Получив у Курганова необходимую подготовку, Ермек поступил в консерваторию и, окончив ее, стал прославленным певцом.

Несмотря на разницу в возрасте (Мукан моложе меня на семь лет), как и прежде в Москве, в период совместной учебы и до конца его жизни, мы оставались друзьями. Я счастлив, что в течение многих лет мне довелось быть рядом с таким замечательным сыном казахского народа, чей яркий талант и трудолюбие, а также организаторские способности служили высоким идеалам.

Из воспоминаний о А.К.Жубанове

У каждого композитора есть наиболее удачное и популярное произведение. У Ахмета Куановича Жубанова – это песня “Карлыгаш” (“Ласточка”), написанная в 1942 году и сразу получившая широкую известность. Ласточка – предвестница весны, и невольно хочется сравнить с ней Ахмета Куановича, который, как известно, в тридцатые годы “предвестил” наступление казахской музыкальной весны.

Казахский народ издавна славился богатством и многообразием музыкального фольклора. Однако его профессиональная музыкальная культура зародилась и стала развиваться только после Великого Октября. (Под профессиональной музыкальной культурой в данном случае подразумевается наличие специального музыкального образования у ее создателей.) Началось это в 20-е годы с собирания и пропаганды казахской народной музыки (сборники А.В.Затаевича “1000” и “500” песен казахского народа и др.). Затем появляются обработки песен для голоса и фортепиано, для хора и различных инструментов, а также ансамблей (Д.Мацуцина, Б.Ерзаковича, И.Коцыка, С.Шабельского и др.). Даже первые казахские музыкально-драматические пьесы “Айман – Шолпан”, “Шуга” (И.Коцыка и С.Шабельского), “Кыз-Жибек”, “Жалбыр” и “Ер-Таргын” (Е.Брусиловского) целиком были построены на обработках народных песен и кюев. И наконец, несколько позже, в середине 30-х годов, начали появляться национальные музыканты-профессионалы. И здесь прежде всего надо назвать имя Ахмета Жубанова, ставшего вскоре первым в Казахстане доктором искусствоведения, профессором и академиком, а также народным артистом республики.

...Это было очень давно, лет сорок тому назад (1932 год). В то время я учился в Москве и частенько бывал в квартире Сейткали-ага. И вот однажды на его письменном столе увидел книгу “Музыка элиппесi”, что в переводе на русский звучит как “Азбука музыки”. Это было очень приятной неожиданностью – ведь появилась первая книга о музыке не только в Казахстане, но и вообще в Средней Азии.

Ее автором был Ахмет Жубанов, студент Ленинградской консерватории, который, как мне рассказали, должен был уехать в Алма-Ату, куда и я приехал позднее по приглашению Наркомпроса Казахской АССР для работы в Казахском драмтеатре. Это было в мае 1933 года.

Первые дни по приезде я жил у Сейткали-ага, через некоторое время мне предоставили комнату в здании драмтеатра, находившегося тогда по ул. Карла Маркса угол Советской. И вот однажды кто-то постучал в дверь моей комнаты. “Заходите!” – пригласил я. Вошел незнакомый мне человек, скромно, но аккуратно одетый, среднего роста. Он представился: “Я – Жубанов Ахмет, заместитель директора муздрамтехникума. О вас я много слышал от Сейткали-ага Мендешева”. – “А я также знаю вас, Ахмет. И тоже благодаря Сейткали-ага”, – ответил я. Началась очень задушевная и интересная беседа, словно мы давно и хорошо знали друг друга. Разговор шел в основном о проблемах музыкального образования в Казахстане. Ахмет Куанович жаловался на отсутствие преподавателей музыки, владеющих казахским языком, что очень затрудняло работу муздрамтехникума. “А что, если я вам предложу вести курс музграмоты в казахской группе нашего техникума – согласитесь?” – неожиданно спросил он меня. Предложение было заманчивым, и я согласился.

Я работал тогда в Казахском драматическом театре в качестве заведующего музыкальной частью, а известный казахский писатель Мухтар Омарханович Ауэзов – заведующим литературной частью, поэтому мы с ним почти ежедневно встречались и обменивались новостями. Однажды Мухтар Омарханович сообщил, что в Алма-Ату (на постоянную работу) приехал молодой ленинградский композитор Е.Г.Брусиловский, что он уже успел с ним познакомиться и побеседовать. Помню дату приезда Брусиловского в Алма-Ату – это было 5 сентября 1933 года. Как-то в муздрамтехникуме Ахмет Куанович познакомил меня с ним. Оказывается, они вместе учились в Ленинградской консерватории, и Брусиловский приехал по предложению Ахмета Куановича для работы во вновь открытом при техникуме научно-исследовательском кабинете в качестве композитора.

Помню, что этот “кабинет”, организатором и директором которого был Ахмет Куанович, объединил известных казахских народных музыкантов-домбристов Махамбета Букейханова, Лукпана Мухитова, Ганбара Медетова, здесь трудились музыкальные мастера братья Романенко (позже работали такие мастера, как Арстан Ермеков и Камар Касымов). А.К. придавал очень большое значение фольклорному кабинету и считал эту деятельность основной.

И действительно, фольклорный кабинет, руководимый Ахметом Куановичем, сыграл значительную роль в развитии казахской музыкальной культуры. Во-первых, его научный сотрудник Е.Г.Брусиловский в течение двух лет записал и обработал огромное количество казахских народных песен и кюев, которые в последующие годы ему очень пригодились при написании опер “Кыз-Жибек”, “Жалбыр”, “Ер-Таргын” и других, а также – симфоний, ораторий, кантат, фортепианных и камерных пьес. Во-вторых, в музыкальной мастерской, открытой при фольклорном кабинете, была проделана огромная, можно сказать историческая, работа по реконструкции и усовершенствованию казахских народных инструментов, что дало возможность создать прославленный ныне оркестр имени Курмангазы.

Во время Великой Отечественной войны в связи с уходом многих сотрудников на фронт фольклорный кабинет перестал существовать, и все его материалы – нотные записи народных песен и кюев, фонограф с тридцатью валиками (он принадлежал фонограммархиву Академии наук СССР) и другое – бесследно исчезли. А интересная и ценная работа, проделанная Ахметом Куановичем, до сих пор в полной мере не изучена и поэтому неизвестна широкой музыкальной общественности.

Одним из важных событий в культурной жизни того времени стало открытие класса домбры в муздрамтехникуме, что также было сделано по инициативе и под непосредственным руководством Ахмета Куановича. Первыми преподавателями первого в истории казахской музыки класса домбры стали Махамбет Букейханов и Лукпан Мухитов (если не ошибаюсь, и Ганбар Медетов). Вначале в классе было 11 студентов, и, опять-таки впервые в истории казахской музыки, они составили ансамбль домбристов, который исполнял казахскую народную инструментальную музыку (кюи) в унисон. Постепенно число музыкантов в ансамбле было доведено до 17 – 18 человек. В 1934 году, при организации первого казахского народного оркестра (ныне оркестра им.Курмангазы) домбровый ансамбль муздрамтехникума составил его ядро.

А незадолго до этого в столице нашей республики состоялся Первый Всеказахстанский слет деятелей народного искусства. Со всех концов Казахстана в Алма-Ату съехались известные акыны, певцы, музыканты, танцоры и другие мастера казахского народного искусства. Для руководства работой слета была создана “экспертная комиссия”, то есть жюри, в которое вошли А.К.Жубанов, специально приглашенный из Москвы А.В.Затаевич, автор этих строк, С.И.Шабельский и многие деятели профессионального искусства. Душой работы слета, который продолжался 7 дней (с 14 по 21 июня), был Ахмет Куанович. Именно его стараниями многие замечательные исполнители, до этого неизвестные, стали народными артистами республики – Кали Жантлеуов, Гарифулла Курмангалиев; известный кобызист, заслуженный деятель искусств Жаппас Каламбаев; замечательный домбрист, заслуженный артист республики Уахаб Кабигожин и многие другие. Они были оставлены в Алма-Ате. Им предстояло стать первыми музыкантами будущей филармонии.

Первая государственная филармония Казахстана была создана на базе оркестра казахских народных инструментов в том же году, и ее художественным руководителем стал А.К.Жубанов (он же одновременно остался главным дирижером оркестра). Однажды по просьбе Ахмета Куановича мне довелось присутствовать на занятии оркестра – оно проводилось в одной из комнат казахского радио по ул. Карла Маркса, дом № 81. Помню, музыканты в тот день изучали ноты басового ключа. Я был поражен умением А.К. так доступно и понятно объяснять сложные теоретические вопросы музыки – нужно учесть то обстоятельство, что среди музыкантов были люди, не имеющие даже начального образования и притом достаточно пожилые – Кали Жантлеуов, Лукпан Мухитов и др. После занятий Ахмет Куанович провел беседу о правилах поведения на эстраде, о том, как следует одеваться, завязывать галстук, вообще о культуре быта и даже о личной гигиене. Музыканты слушали его с огромным вниманием, и видно было, что они относились к нему с огромным уважением. Много лет спустя, слушая выступление оркестра им. Курмангазы, невольно сравниваю условия работы дирижеров: теперь 90% оркестрантов – выпускники нашей консерватории, им уже не надо объяснять – где, на какой линии находится нота “фа” в басовом ключе и как найти эту ноту на домбре-басе или контрабасе....

Организаторскую и дирижерскую свою работу в филармонии Ахмет Куанович совмещал с теоретической, а также музыкально-просветительской деятельностью. Именно в те годы вышла первая работа Жубанова-музыковеда – небольшая брошюра “Курмангазы”. Помню рассказ Ахмета Куановича о том, какую большую помощь в издании этой книги ему оказал Сейткали-ага Мендешев.

В филармонии А.К. продолжал заниматься усовершенствованием казахских народных инструментов, в частности, созданием их новых оркестровых видов. Программу к концертам Ахмет Куанович составлял сам, так как в то время в штате филармонии не было литературного сотрудника. В этих программах не только перечислялись произведения и их исполнители, но и вкратце рассказывалось о содержании, истории создания песен (в особенности кюев), приводились сведения об их авторах и даже исполнителях. Частенько Ахмет Куанович выступал перед публикой с лекциями, комментариями.

В 1936 году мне было предложено взять на себя руководство оркестром казахских народных инструментов. Хотя я до этого времени имел некоторый опыт дирижерской работы, предложение это для меня было настолько неожиданным, что я сначала ответил отказом и настаивал на том, чтобы меня восстановили на прежней работе в казахском драматическом театре. Но неожиданно ко мне в гостиницу явился Ахмет Куанович и настойчиво рекомендовал мне согласиться взять на себя руководство оркестром народных инструментов. “Пусть вас не смущает то, что вы впервые сталкиваетесь с этим оркестром, – говорил он, – ведь принцип дирижирования почти тот же, только инструменты разные, их свойства вы быстро изучите”. Я, естественно, не смог отказать в его просьбе, только, в свою очередь, попросил помочь мне, если в процессе работы возникнут трудности. После того, как мое назначение было оформлено соответствующим образом, Ахмет Куанович несколько раз приходил в филармонию, представил меня коллективу оркестра и передал партитуры, созданные им за 4 года работы.

Помню, среди партитур помимо казахских народных песен были “Музыкальный момент” Ф.Шуберта, “Романс Полины” из оперы “Пиковая дама” П.И.Чайковского, отрывок из симфонической сюиты Н.А.Римского-Корсакова “Шехерезада” и другие произведения русских и зарубежных классиков. Для того времени это было смелым новаторством, так как кое-кто пытался тогда утверждать, что оркестр национальных инструментов должен исполнять только свой национальный репертуар.

Так по совету и рекомендации А.К.Жубанова я стал художественным руководителем и дирижером казахского народного оркестра, носящего ныне имя Курмангазы. А Ахмет Куанович вскоре устроился на работу на Казахское радио в качестве редактора. Через два года (осенью 1940 г.) его восстановили на прежней работе в филармонии, и в связи с этим я подал заявление об освобождении меня от работы в оркестре с просьбой восстановить на прежней работе в Казахском драмтеатре. Но Ахмет Куанович, как художественный руководитель филармонии, категорически возражал против моего ухода, говоря: “Латеке! В течение двух лет вы достаточно хорошо изучили репертуар и специфику казахского народного оркестра. Раньше один я был специалистом в этой области. Теперь и вы стали специалистом в области казахской народной инструментальной музыки. Зачем вам уходить? Давайте, Латеке, поработаем теперь вместе!” Эти слова Ахмета Куановича меня тронули, и я согласился остаться в филармонии и проработал там еще два года (точнее до 2 октября 1942 г.). Эти 4 года сыграли большую роль в определении профиля моей дальнейшей работы в Казахстане – со временем я стал доцентом кафедры казахских народных инструментов Алма-Атинской государственной консерватории им.Курмангазы, а также автором первой в республике “Школы игры на домбре” (в соавторстве с Б.Гизатовым), выдержавшей в настоящее время уже три издания, и других работ в этой области.

В то время в филармонии существовали два больших хоровых коллектива: Казахская государственная хоровая капелла и Ансамбль песни и танца семиреченских казаков, которыми руководил Б.В.Лебедев. Во время гастрольных поездок одного коллектива другой оставался без руководителя и это создавало большие неудобства. Поэтому А.К.Жубанов назначил меня ассистент-дирижером капеллы, одновременно оставляя и на должности дирижера казахского народного оркестра. Таким образом появилась возможность совместных выступлений оркестра и капеллы, тем более что в их репертуарах были две одноактные пьесы “Сары” А.К.Жубанова и “Сейтек” С.Кушекбаева и С.И.Шаргородского, которые имели тогда большой успех у зрителей. После нескольких совместных выступлений в столице руководство филармонии отправило меня в гастрольную поездку с этими двумя коллективами в областные центры республики и в столицу Киргизии город Фрунзе. На обратном пути из этой гастрольной поездки не помню, на какой станции, 22 июня 1941 года мы узнали о начале Великой Отечественной войны. После возвращения в Алма-Ату почти половина оркестрантов ушла на фронт, с оставшейся половиной оркестра (24 – 26 человек) Ахмет Куанович уехал в длительную гастрольную поездку, оставив меня и Жаппаса Каламбаева в Алма-Ате и поручив нам из школьников города подготовить оркестрантов взамен ушедших на фронт. Для этой цели мы с Жаппасом набрали около 15 человек (главным образом девушек) и в срочном порядке начали обучать их игре на домбре и кобызе, разумеется, по нотной системе. Среди них были: Фатима Балгаева, ныне и.о. профессора Алма-Атинской консерватории, Алмажан Жаманшалова, Нургиса Тлендиев, ныне известный композитор, народный артист республики, Шангиреева и др. За короткий срок они сделали огромные успехи в овладении техникой игры и после возвращения оркестра почти все влились в его состав. Подготовка музыкантов в условиях филармонии была делом очень трудным. Поэтому приняли решение открыть отделение народных инструментов в Алма-Атинском музыкальном училище им. П.И.Чайковского. Директор училища И.В.Круглыхин предложил мне взять на себя руководство этим новым отделением. Хотя вначале Ахмет Куанович отнесся отрицательно к моему уходу из филармонии, но потом, убедившись, что это создаст благоприятные условия для моей творческой работы, тем более что педагогика более соответствует моим способностям, чем дирижирование, дал свое согласие, и 2 октября 1942 г. соответствующий приказ был подписан.

Еще осенью 1938 года, когда я работал в Казахской государственной филармонии им. Джамбула, художественный руководитель филармонии Леонид Матвеевич Шаргородский заключил со мной договор на оркестровку музыкальной пьесы Ахмета Жубанова “Сары” на либретто поэта Абдильды Тажибаева. В процессе работы мне пришлось много беседовать с Ахметом Куановичем по творческим вопросам, это помогло нам ближе узнать друг друга и привело к творческому содружеству в дальнейшем.

В 1942 году дирекция Казахского государственного театра оперы и балета заказала нам оперу “Абай” на либретто Мухтара Омархановича Ауэзова. Это была первая опера, заказанная местным национальным авторам, поэтому кое-кто, да и мы сами, не очень верили, что сумеем поднять такое большое полотно, но отказаться от работы мы не имели морального права. К нашему счастью, в феврале 1944 года в Ташкенте состоялась вторая декада музыки среднеазиатских республик, где исполнялись фрагменты из оперы “Абай”. Неожиданный и необычный успех этой музыки окончательно убедил нас в том, что мы находимся на правильном пути, и по приезде в Алма-Ату Ахмета Куановича и меня освободили от всех дел, чтобы мы целиком занялись завершением оперы. За шесть с половиной месяцев она была закончена, и премьера состоялась в декабре 1944 года.

К 30-летию Великой Октябрьской революции и второму году Победы над фашистской Германией мы с Ахметом Куановичем написали вторую оперу “Тулеген Тохтаров”, также на либретто М.О.Ауэзова.

В процессе работы над этими двумя операми мы окончательно подружились, хотя следующие оперы решили писать уже врозь. У Ахмета Куановича была давнишняя мечта – посвятить свой труд Курмангазы, а я горел желанием создать оперу о казахском акыне Джамбуле.

К сожалению, состояние здоровья не дало возможности Ахмету Куановичу исполнить свою мечту. Зато его дочь – Газиза Ахметовна, работает сейчас над созданием оперы “Курмангазы”, которая, мы надеемся, явится замечательным памятником видному деятелю казахской музыкальной культуры, нашему дорогому Ахмету Куановичу.

PS: В этих воспоминаниях я главным образом касался моей совместной работы с Ахметом Куановичем в начальный период нашего знакомства. Но хочу хотя бы очень кратко охарактеризовать его как человека. Он был очень трудолюбив, целеустремлен, обладал большим организаторским талантом, что снискало ему уважение товарищей. А.К. имел глубокие знания и очень хорошо разбирался в области казахского музыкального фольклора и был широко эрудирован в вопросах литературы, истории и этнографии и других гуманитарных наук. Его выступления на различных конференциях или собраниях АН, Союза композиторов и других организаций вызывали неизменный интерес. Кроме того, он был замечательным музыкантом, блестяще владеющим техникой игры на домбре и талантливым дирижером. Замечательный, остроумный собеседник, он очень любил юмор и дружеские шутки. Все эти прекрасные качества Ахмета Куановича с первого же дня знакомства неизменно располагали вас к нему.

Обратная связь | О сайте | Помощь | Карта сайта